Букет цветов в руках женщины, ✿ Букет из 51 розы фото в руках ✿- купить с доставкой ❤
Там, за решеткой, самый верный друг, С любовью в сердце и петлей на шее, Хранил в ладонях нежность этих рук, Чтоб, если можно, стать еще сильнее. Мы гарантируем свежие цветы, бесплатный подарок и быструю доставку курьером всем жителям Санкт-Петербурга и Ленинградской области. Показать полностью О руки матери моей, сестер!
Картина готова к размещению на стене непосредственно после распаковки посылки. К плакату прилагается алюминиевая рама черного или серебряного цвета. Картина готова к размещению на стене непосредственно после распаковки К плакату прилагается антирама. Фотообои Картины Плакаты Наклейки. Список пуст. Найдите свои любимые продукты!
Ваша корзина пуста. Больше категорий. На стол и письменный стол. Главная Плакаты Плакат: Сосредоточиться на красивых букет цветов в руках женщины. Плакат: Сосредоточиться на красивых букет цветов в руках женщины. Сосредоточиться на красивых букет цветов в руках женщины. Yakobchuk Olena. Персонализируйте продукт. Если в кадр не попадает важная деталь, а Вы хотите ее включить, напишите об этом в примечаниях к заказу.
Они бегут по клавишам.
И вдруг Я замираю, восхищеньем скован: По властному веленью этих рук Во мне самом рождается Бетховен. Мир обступил меня со всех сторон, Лишь на мгновенье задержав вращенье, И, как воспоминанье, древен он, И юн, как наступившее свершенье. И вот Воскресло все, что память накопила Мне мама колыбельную поет, Отец сидит в раздумье у камина, И дождь в горах, и вечный шум речной, И каждое прощанье и прощенье, И я, от свадьб и похорон хмельной, Жду журавлей залетных возвращенья, Вот вышли наши женщины плясать.
О, крылья гордой лебединой стаи! Боясь свою степенность расплескать, Не пляшут — плавают, не пляшут, а летают. Пожалуй, с незапамятных времен Принц ищет в лебеди приметы милой, И мавры убивают Дездемон Уже давно во всех театрах мира. И Золушки находят башмачки, Повсюду алчность побеждая злую. Целую жесткость нежной их руки И нежность мужественных рук целую.
Целую, словно землю. Ведь они Мир в маленьких своих ладонях держат.
И чем трудней и пасмурнее дни, Тем эти руки и сильней и тверже. Мир — с горечью и радостью его, С лохмотьями и праздничной обновой, С морозами и таяньем снегов, Со страхами перед войною новой. Вложил я сердце с юношеских лет В любимые и бережные руки. Не будет этих рук — и сердца нет, Меня не будет, если нет подруги.
И если ослабеют пальцы вдруг И сердце упадет подбитой птицей, Тогда сомкнется темнота вокруг, Тогда сомкнутся навсегда ресницы. Но силы не покинули меня. Пока пишу, пока дышу — живу я, Повсюду, низко голову склоня, Я эти руки женские целую.
Ах, няня!
С первых дней и с первых лет Его для нас растили руки ваши. В моих горах певец любви Махмуд Пел песни вдохновения и муки. Как много радостных минут Ему твои всегда давали руки. Теперь любое имя назови — Оно уже не будет одиноко: О, руки на плечах у Низами, О, руки, обнимающие Блока!
Когда угас сердечный стук в груди, Смерть подошла и встала в изголовье, Тебя, мой незабвенный Эффенди, Они пытались оживить любовью. Когда на ветках творчества апрель Рождал большого вдохновенья листья, Из этих рук брал краски Рафаэль, И эти руки отмывали кисти. Не сетуя, не плача, не крича И все по-матерински понимая, Они сжимали плечи Ильича, Его перед разлукой обнимая.
Они всплеснули скорбно. А потом Затихли, словно ветви перед бурей. И ленинское штопали пальто, Пробитое эсеровскою пулей.
Они не могут отдохнуть ни дня, Неся Земле свою любовь живую. И снова, низко голову склоня, Я эти руки женские целую. Большие, как у матери моей, Правдивые, не знающие позы, И молча хоронили сыновей, И так же молча вытирали слезы. Сплетались баритоны и басы: «Но пассаран! Когда от пули падали бойцы, Ей каждый сильный становился сыном.
Я помню, в сакле на меня смотрел С газетного портрета Белоянис, Как будто много досказать хотел, Но вдруг умолк, чему-то удивляясь. С рассветом он шагнет на эшафот, Ведь приговор уже подписан дикий. Но женщина цветы ему несет — Прекрасные, как Греция, гвоздики. Он улыбнулся, тысячи гвоздик В последний раз увидев на рассвете. И до сих пор, свободен и велик, Он по Земле идет, смеясь над смертью. Я помню Густу. Помню, как она В одном рукопожатии коротком Поведала, как ночь была черна И холодна тюремная решетка.
Там, за решеткой, самый верный друг, С любовью в сердце и петлей на шее, Хранил в ладонях нежность этих рук, Чтоб, если можно, стать еще сильнее. Глаза не устают.
Но во сто крат Яснее вижу наболевшим сердцем, Как руки женщин Лидице кричат И как в печах сжигает их Освенцим. Я руки возвожу на пьедестал. У черных женщин — белые ладони. По ним я горе Африки читал, Заржавленных цепей узнал я стоны. И, повинуясь сердцу своему, Задумавшись об их тяжелой доле, Спросил у негритянки: «Почему У черных женщин белые ладони?
Я различаю трепетно на них Мужские, грубоватые мозоли. Ладони их как небо надо мной, Их пальцы могут Землю сдвинуть с места. Они обнять могли бы шар земной, Когда бы встали в общий круг все вместе.
И если вдруг надвинется гроза, Забьется птицей в снасти корабельной, Раскинув сердце, словно паруса, Я к вам плыву, земные королевы! Земля — наш дом. И всем я вам сосед — Француженке, кубинке, кореянке. Я столько ваших узнаю примет В прекрасной и застенчивой горянке. Как знамя, ваши руки для меня! И словно на рассвете в бой иду я, Опять, седую голову склоня, Я эти руки женские целую. V Смеясь, встречает человек рассвет, И кажется, что день грядущий вечен, Но все-таки по множеству примет Мы узнаем, что наступает вечер.
А вечером задумчив человек, Приходит зрелость мудрая и злая Но я поэт. День для меня — как век. И возраста я своего не знаю. Я очень поздно осознал свой долг, Мучительный, счастливый, неоплатный, Я осознал, но я вернуть не смог Ни дни, ни годы детские обратно. Себе я много приписал заслуг, Как будто время вдруг остановилось, Как будто я лучом явился вдруг Или дичком в саду плодовом вырос. Могу признаться, мама, не тая: Дороги все мои — твои дороги, И все, что прожил, — это жизнь твоя, И лишь твои всю жизнь писал я строки.
Я — новорожденный в руках твоих, И я — слезинка на твоих ресницах. За частоколом лет мой голос тих, Но первый крик тебе доныне снится. Не спишь над колыбелью по ночам И напеваешь песню мне, как прежде. Я помню, как начало всех начал, Напевы ожиданья и надежды. Вхожу я в школу старую. И взгляд Скользит по лицам — смуглым, конопатым.
А вот и сам я, тридцать лет назад, Неловко поднимаюсь из-за парты. Учительницы руки узнаю — Они впервые карандаш мне дали. Теперь я книгу новую свою, Поставив точку, отпускаю в дали. О руки матери моей, сестер! Вы бережно судьбу мою держали, И вас я ощущаю до сих пор, Как руки женщин всей моей державы! Вы пестовали ласково меня И за уши меня трепали часто. В начале каждого большого дня Вы мне приветливо желали счастья. И вы скорбели, если вдалеке, В безвестности, я пропадал годами.
И вы о жизни по моей руке Наивно и уверенно гадали. Вы снаряжали нас для всех дорог, Вы провожали нас во все скитанья. Мы возвращались на родной порог И сноКогда коня седлает во дворе В неблизкий путь собравшийся мужчина, Его всегда встречает на заре Горянка с полным до краев кувшином. Чужая, незнакомая почти, Стоит в сторонке. Только это значит, Примета есть такая, что в пути Должна ему сопутствовать удача. Страна родная! Думается мне, Твой путь имел счастливое начало: Октябрь, скакавший к счастью на коне, С кувшином полным женщина встречала.
Она стояла молча у ворот, Прижав к груди спеленатого сына, И время шло уверенно вперед И становилось радостным и сильным. Октябрь перед последним боем пил, Клинок сжимая, из кувшина воду Быть может, потому так много сил И чистоты у нашего народа. Шел человек за нашу правду в бой, И мертвыми лишь падали с коня мы. Но, родина, ни перед кем с тобой Мы голову вовеки не склоняли. Не будет никогда такого дня, Всегда беду мы одолеем злую.
VI Я у открытого окна стою, Я солнце в гости жду ежеминутно. Целую руку близкую твою За свежесть нерастраченного утра. Несу к столу, к нетронутым листам, И щебет птиц, и ликованье радуг Бывало, мать, пока отец не встал, Все приводила на столе в порядок. Боясь вспугнуть его черновики, Чернила осторожно пополняла. Отец входил и надевал очки.
