Планетарный масштабный шедевр, Uudelleenohjausilmoitus
Существует две основные идеологии, которые взаимно исключают друг друга: идеология Золотого Тельца послужить себе и идеология жертвы Иисуса Христа послужить другим. Тогда я спросила медсестер, что же они все стоят и даже укол не поставят. Ответив Максу понимающей улыбкой, я проследовал за ним внутрь здания, не успев даже прочитать обильно развешанные у входа вывески и церковные письмена. Все народные бунты не путать с цветными революциями — оружие масонов против закона, веры и порядка рождаются из-за нарушения пропорций равенства и справедливости.
Вы не можете «лететь» и «ползти» одновременно. Идеологические ценности Советского Союза были практически левитационными — «незаземлёнными». Либеральные ценности нашего «капиталистического» строя — гравитационны насквозь, так как лишены идеологии. Любая идеология «светлая» не может нести в себе гравитацию алчности, потому что алчность и жажда наживы убивает идеологию.
Религия, использующая идеологию наживы иудаизм: ростовщичество и продажа денег «в рост» — гоям; мы это разберём в своё время — это тёмная религия, сатанинская. Правоверные иудеи всегда ненавидели Христа: «- Будь ты проклят, создатель другой веры».
Не «почищенный» от цензуры для гоев. Сегодняшний «прихватизационный строй» живёт только ради наживы и за обладание «нажитым» — уничтожит любые левитационные коммунистические идеи и их «носителей», выступающих против паразитических ценностей. Ценности Света это ценности справедливого распределения ресурсов и благ. Отчего же власти отменили смертную казнь «вышку»? А потому что знают, что ограбили все ресурсы страны. Что сегодня происходит в мире?
Да всё очень просто: мировые «распиловочники» масоны, слуги Дьявола хотят ограбить региональных «пильщиков», а те хотят сохранить награбленное… Вы поправьте мня, пожалуйста, вдруг я не прав — кукушка съехала набекрень. Нормальный человек ведь такое не напишет… Мы сегодня живём при новом виде колониального рабства: сильные имеют всё ресурсы, заводы, банки, презумпцию невиновности и плевать хотели на закон; слабые думают только о том, как выжить и могут быть посажены за три мешка картошки.
Кого посадили за украденные миллиарды? Спокойно выехали за границу… и поливают помоями тех, кого грабили. Элитных жуликов трогать нельзя: они много знают… Что вы построили?
И ваша ненависть к непродажному социалистическому строю очень даже логична: чёрное не может любить белое. Незащищённые слои населения а их большинство не могут жить хорошо при таком паразитарном «строе».
Все народные бунты не путать с цветными революциями — оружие масонов против закона, веры и порядка рождаются из-за нарушения пропорций равенства и справедливости. Они были нарушены при царизме? Побойтесь Бога! Они нарушены в наше время в процентном соотношении во много раз.
Если все члены правительства сегодня в России являются незаконными олигархами ВСЕ , то о какой социальной справедливости может идти речь? Слуги Мамоны. Имея такие радикальные взгляды в политике, они довольно смелые и в религии.
Он мой кумир в литературе. А в политике мой кумир — Сталин. Сталин нас всех спас. Искать аргументы против двух противоположных точек зрения, — это интересно, потому что это не «за кого-то», а за справедливость 1 и за развитие ТРЕЗВОСТИ разумности 2 , которую я ставлю выше веры. Основа эволюции человека — не вера, а здравый смысл. Вера может противоречить здравому смыслу и когда веру вводят в абсолют, в ущерб здравого смысла, — это разрушает научную методологию, методологию справедливости и объективности.
В Бога верить не нужно, потому что Он существует. Мы это докажем. Вера не нужна там, где всё и так очевидно. А вот разумность и трезвость нам нужна больше, чем вера в то, что и так очевидно. Вера, по понятиям церкви, есть налагаемое на душу человека обязательство с угрозами и заманками. По моим понятиям, вера есть то, что верна та основа, на которой зиждется всякое действие разума».
Лев Толстой. Мы ищем единую платформу для веры и разума, и хотели бы объединить их лучшие качества, а не стравить противоречия. Мы будем руководствоваться здравым смыслом, а не логикой. Здравый смысл гораздо шире логики, так как он может быть построен на противоречиях и именно противоположное в сумме может быть по настоящему истинным.
Логика прямолинейна и обманчива, она может защищать «правых» и обвинять «неправых», то есть служить не интересам правды, а интересам «единственно правильного непогрешимого мнения». Нас такой подход к исследованию интересовать не может.
Меня не интересует — кто прав, а кто виноват категория морали , меня интересует — в чём правда? Оставим мораль — это ненадёжный попутчик. Куда надёжнее — здравый смысл, аргументы и факты. В юриспруденции существует сторона защиты и сторона обвинения, которые опираются не на свои предпочтения и частные умозаключения, а на факты. Факты «за» и «против» предоставляются суду, суд их взвешивает и беспристрастно оценивает — кладёт на весы правосудия. У фемиды завязаны глаза — это символ того, что она не влияет на вынесение вердикта, она только кладёт на две чаши весов аргументы и контраргументы.
ВЕСЫ фемиды не могут быть за кого-то, они могут быть только за справедливость, со знаком «минус» наказание или со знаком «плюс» оправдание. Личные симпатии в суде невозможны. Исследователи всегда опираются в своих поисках на логику, полагая, что она выведет их к некоторой истине: логика — это глаза поиска. Немецкая школа философии, которую боготворил мой отец, опирается на законы логики. Она действительно красива и точна, в ней всё упорядоченно.
Потратив несколько десятилетий на такой метод логического поиска, мне стало ясно, что ищу вообще не там и так никогда не найду то, что хочу найти. А что же я хочу найти? Правду, которая никогда не подстраивается под ту или иную логическую конструкцию или непогрешимую веру.
Любая логическая конструкция всегда действует в интересах логики — по-другому просто не бывает. Человек уверовал в то, что логика является критерием поиска истины и смотрит на мир глазами логики. Ему даже и в голову не приходит, что используя такой критерий поиска, он движется не к истине, а от неё — в другую сторону. И только столкнувшись с феноменом Откровения мне стали открываться смыслы иного порядка.
Откровение не работает по шаблонам логики — это вообще не про логику, оно работает иррационально и ассиметрично. Откровение опирается не на логику, а на чувство — чувство чего-то, живущего вне логики и пространства. Для меня лично очевидно, что это действие некоего Четвёртого измерения, которое изучает реальность не методом линейной логики, а методом локации некоего внешнего информационного поля ноосфера — «малая» и «большая» , которое связано с ещё более энергоёмким внешним полем необъятной вселенной и при удачной сонастройке с этим огромным всеобъемлющем информационным полем Бог , — прозревает нечто такое, что нельзя постичь никаким рациональным методом мышления.
Но для сонастройки с этим энергоинформационным вселенским полем Бог , пришлось ломать в себе метод логического поиска реальности, который мешал «сонастройке».
То же самое делал дон Хуан с Кастанедой: ломал его рациональную матрицу видения мира. Если придерживаться этой методике познания, то получается, что все школы философии, которые опираются на логику — искажают реальность.
Кастанеда стал по-другому воспринимать мир, когда смог выбраться из этой «клетки рационализирования»: это не про то, чтобы «думать» о реальности, а про то, чтобы «откликаться» отражать на неё. Насколько эта «ломка» трудна, описано в Пятой главе второй раздел. Чтобы начать «видеть», нужно закрыть «логическое зрение». Только так работают метафизические законы: хочешь открыть одно — закрой другое.
Чтобы прозреть суть предмета, нужно перестать смотреть на сам предмет. Карлос Кастанеда. Откровение не может «думать» умом, оно прозревает сердцем; это как если бы кто-то отвечал на поставленный вопрос, кто-то более разумный и развитый. Чтобы что-то прозреть, нужно перестать думать, но при этом продолжать держать в сознании волнующую задачу.
При такой постановке вопроса решение как-бы откуда то приходит. Пока мы «думаем», мы ничего не прозреем. Вот почему философия ничего не нашла за пять тысяч лет известной нам человеческой истории — в области смыслов: она искала только логикой, а не чувством.
Логика — это техника и механика, это мёртвый рациональный язык. Логика может что-то посчитать или вычислить, но не согреть сердце смыслом.
Сердце не может удовлетвориться мёртвой рациональной логикой, ему нужны смыслы и живые чувства. Логика этого дать не может, а, значит, не может и философия. Чувства — живые, а логика — мёртвая. Все эти системы логики философия — просто груда хлама для живой души , но почитать этот аналитический хлам обязательно нужно. Для общего развития. Что, мне уже пора в Кувшиново?.. С вещами на выход. Договорился до ручки.
Только, пожалуйста, поместите меня в изолятор: я псих другого рода — не душевный, а духовный. Мне бы келью с видосом на Ладожские шхеры или северную Онегу… Или видосы Байкала.
А больше мне ничего не надо. Вот почему изучая философию, мне не давал покоя вопрос — почему она не может удовлетворить потребности моего сердца? Это было пустым перемалыванием аналитического хлама, который даже не приближал меня к искомому.
Был виден тупик, но не было понятно, где допущена ошибка. И только дотянувшись до Откровения, стало ясно, что не так: нельзя в сфере логического мышления найти сферу смыслов более высокого порядка; нельзя бытием гусеницы понять бытие бабочки. И тогда мне открылось, почему в сфере идеологии человечество потерпело полный крах: оно инструментами гусеницы интеллект пытается постичь реальность бабочки сердце , «миром Ужа» — «мир Сокола», не понимая, что глаза могут видеть только предмет, но не могут видеть его внутренний замысел.
Глаза — смотрят на предмет , но не «видят»: они и не могут «видеть», так как не имеют такой функции иные физические принципы. Сердце может «видеть», но это не даётся при рождении. Образование наука о логических закономерностях не открывает, а закрывает путь к «видению». И пока не будет сломано «рационализирование» анализирование головой, интеллектом — из «клетки логики» не выбраться. Логика даёт базовые знания это плюс , но убивает возможность прыжка в иное измерение это минус.
Без логики мы были бы даунами, а с логикой мы никогда не проникнем в Четвёртое измерение измерение смыслов «бабочки». И эта проблема мне долго взрывала мозг. Спасение пришло, когда я столкнулся с феноменом Откровения Искать божественный замысел и божественные смыслы методами рациональной логики — очень вредное и бессмысленное занятие.
Кто это вовремя поймёт — избавит себя от множества разочарований и ненужной траты жизненной энергии. Многие, кто это понял, ударяются в веру: они от логики перемещаются к вере, но при этом рвут внутренние связи со здравым смыслом, полагая, что нужно просто верить написанному.
Для меня этот путь оказался невозможным, так как отказаться от здравого смысла ради веры, я не могу. Вы меня простите, пожалуйста, но священники иногда несут такую чушь, что пропадает уважение к религии. Верить, не понимая смысла? Мне не нужна отговорка: «На всё воля Божья». Нельзя искать иррациональное — рациональным путём. Бог — это иррациональное знание, оно не имеет к рациональности никакого отношения. А как вы хотите найти вышестоящие измерения — измерением нижестоящим? Мало того, что это невозможно, более того, мы при этом используем инструменты, которые для этого вообще не подходят — аналитический метод других нет.
Человечество это делало пять тысяч лет. И как успехи? Всё, что сделала философия в этом направлении, это сказала, что таких высших смыслов просто НЕТ. А зачем мне философия, которая обрубает мне «крылья» и говорит: «- Ты жалкая, мерзкая Гусеница и тебе никогда не стать Бабочкой! Вообще-то стать «бабочкой» гусенице предопределено природой, это заложено в генетической программе. Но «гусеница» этого не знает и выдумывает всевозможные нелепые теории Дарвина, чтобы «зацементировать» свою «ползающую» сущность.
Логика и философия нас убеждают в обратном. Вопрос: кому это выгодно? Ответ: тем, кто хочет остановить эволюцию человека. Всё изменилось, когда был убран аналитический метод исследования как доминанта поиска.
Для этого нужно не «слышать», а «слушать» вибрации Вечности, смотря не наружу, а внутрь. Ну, в смысле… из Кувшиново. Тихо шифером шурша, едет крыша неспеша-а-а-а-а….
Ему нужна сонастройка с всеобъемлющим информационным полем Вселенной, но он не может из бытия гусеницы перейти в бытие бабочки, которая такой сонастройкой владеет.
Хуже не будет. Мы знаем, что пять тысяч лет поиска смыслов аналитическим методом, ничего не дали — не сделали мир счастливым; возможно мир сейчас более несчастен, чем когда либо, так как человек человеку волк, а не брат. Тогда в чём смысл всех ваших красивых упорядоченных философий?
Правда в том, что в них нет смысла. А его там и не может быть, друзья! Смыслы у «летающей бабочки», а не у «ползающей гусеницы», потому что Бабочка заглянула в иную реальность и что-то там увидела Чем занимались мыслители последние пять тысяч лет, если ничего не нашли?
Ницше, некоторые прозрения которого меня просто искренне восхищают, написал конец истории человечества: «Бог умер».
Это чистейший сатанизм. Вперемешку с великолепными прозрениями Света. Кант с его «внутренним законом» совесть и законом над нами, был более адекватен.
Ответ очевиден: они не там искали. А где надо искать? Не «где», а «каким методом». Говорить, что религии всё уже нашли просто наивно, так как они не имеют элементарных знаний о Большом Космосе. На вопрос: «Что нашли религии? И вот эту правду о себе они подменили ритуалами, которые вообще ничего не объясняют «На всё воля Божья»; «Пути Господни неисповедимы» — это объяснение или роспись в своей некомпетентности?
Всё о чём говорит современная религия — это уровень социологии и быта, уровень телодвижений; о метафизике знания о потустороннем мире она не говорит практически ничего, потому что не имеет доступа к этим знаниям. Почему Бог не открывает священникам метафизические знания, для меня является неразрешимой загадкой: представители Бога не владеют Его знаниями Но именно ЗНАНИЯ запретный плод Эдемского сада должны в первую очередь даваться возлюбленным детям, так как именно они являются двигателем эволюции, — а не вера без знаний.
О каком Огне здесь идёт речь, что хочет сказать Иисус Христос мы не знаем и десятой части того, что говорил Иисус — огне веры без знаний вселенского масштаба? Почему религия настаивает на силе веры, но игнорирует силу знаний? Внешние телодвижения и ритуалы форма ничего не объясняют, не дают знания о космосе и потустороннем мире. Но мне нужны космические знания, а не искусство перемещения тела в пространстве. Не найдя таких знаний в религии, их пришлось искать самому.
На это ушло огромное количество личной энергии и полная самоотдача. Иначе ничего не найти. Трудный путь. А где найти лёгкий и с готовыми ответами? Пожалуйста, дайте нам знания, а не ритуалы. Знания первичны. Знания — это сила. Не разрушайте слепой верой мой разум. Кое-что мне найти удалось — смыслы более высокого порядка. На это ушло 29 лет. Есть правда о другой реальности, той реальности, которая первична и является причиной этой реальности. Но другая реальность двойственна, она состоит из метафизического Света и метафизической Тьмы.
И все события, которые происходят у нас здесь, — имеют свою причину «там», в той другой реальности. Там есть мир Света, который дарит тепло, и есть мир Тьмы, который это тепло забирает, крадёт и живёт за счёт нашего земного мира. И всё моё дальнейшее исследование опирается на эту базовую идею. Мы будем внимательно изучать эту несовместимость и докажем, что совместить несовместимое невозможно в принципе, а противоположное — можно и нужно.
И то, и другое верно. И это самый сложный парадокс, который мне известен. На этом поле и развернётся основная битва интеллекта и интуиции… метафизики и физики. Мне придётся ломать некоторые «гравитационные коды» восприятия, чтобы выстроить новую левитационную реальность.
А это значит, что вам придётся попрощаться с тем, во что вы привыкли верить, придётся перевернуть свою «банку ценностей», что не может быть комфортным и безболезненным делом. С каждой главой первой части трактата двухтомника , мы будем увеличивать давление критики на основные мифы современности.
Это будет больно и жёстко; по другому не умею — «железом по стеклу». Религия обходит неудобные вопросы, а мы их будем со страстью «вскрывать». Нам навязывают ценности Содома, которые убивают человеческую душу. Воспитание ребёнка начинается с души. Разрушение образа человека тоже начинается с души, так как скверна сначала поражает мысли, затем чувства и только потом тело действия. Там, где начинаются продажные западные ценности культ потребления любой ценой, невзирая на цену и последствия — заканчивается человек и наша традиционная христианская идентичность, идентичность жертвенности и служения своим идеалам и принципам.
Для меня это не пустые слова. Когда решается участь планеты, то силы расположены по полюсам Света и Тьмы. Среди колебаний Космических весов человечество не может избрать срединного пути, ибо лишь Свет и Тьма будут оспаривать победу».
Николай Рерих. Когда решается участь планеты, нельзя избрать срединного пути; каждому придётся выбирать между жертвенностью и продажностью, между жизнью в духе и духовной смертью. Нельзя поклоняться двум господам одновременно, ибо для поклонения нужно выбрать одного. Поклонившись только мирским ценностям, мы закрываем себе дорогу на Небо.
Сегодняшняя западная культура построена на богоборчестве и отрицании Христа. Борьба Антихриста против Христа является первопричиной антагонизма между Западом и Россией».
Митрополит Иоанн Санычев. Это и есть разделение полюсов с ярко выраженным светлым полюсом и ярко выраженным тёмным полюсом. Свет будет притягиваться к Свету, а тьма будет притягиваться к Тьме. Разделение и поляризация полюсов Света и Тьмы неизбежны, как неизбежен и конфликт между ними, конфликт интересов и ценностей, конфликт смыслов, конфликт паразитического «пылесоса» и созидающего «генератора». Западная цивилизация Антихриста уже канонизировала по умолчанию Гитлера святым, пока ещё не открыто, но по существу это уже произошло: все действия западных нацистов говорят о правопреемственности, продолжении дела Третьего Рейха — Четвёртым Рейхом.
Это уже происходит! Начался танец тектонических плит, битва двух полюсов. Есть полюс Света и есть полюс Тьмы. Есть противоположные по сущности цивилизации, которые отличаются друг от друга, как день от ночи и небо от земли. Их нельзя примирить. Они добром и злом называют несовместимые по смыслу вещи: для одних добро — это равенство всех народов, для других добро — это главенство одной цивилизации над всеми, тотальный диктат. Где тут единый фундамент для переговоров: о чём договариваться «пчеле» и «мухе»?
Человечество потеряло ориентиры добра и зла, потеряло идеалы и дорогу, ведущую на Небо. Падение нравов поражает своими масштабами! Об этом предупреждали пророки, об этом говорили святые: в последнее время от искушений погибнет больше душ, чем во времена открытого богоборчества. В Библии сказано, что в последнее время носильщики и чистильщики не будут справляться с деградентным населением и опустят руки, пыл их угаснет и сойдёт на нет.
Да никакая плотина не удержит этот идущий поток грязи, этот девятый вал бесовской вседозволенности. Отрекитесь от Света и поклонитесь Тьме. Водоохранная плотина сломана и тьма прямым потоком идёт в наши души. Конечная цель в том, чтобы погасить Огонь и разгромить весь «историкум». Сейчас всё сфокусировано на России. Я кожей чувствую, в какой степени всё именно на ней сфокусировано. Не на её недрах и территории, а на этом зыбком и на ладан дышащем «огневом начале».
Важно перекрыть все возможности для появления нового импульса вообще и на данной территории, коль она к этому предрасположена. Вырвать с корнем саму возможность возникновения здесь даже подобия нового мессианства». Сергей Кургинян.
Потеряв идеалы и веру в справедливость, человек сам приблизил время Судного дня. Остановить приход царства Антихриста, возродить идеалы справедливости и равноправия, ценности духа, преобладающими над ценностями тела, — в этом вижу мессианскую миссию России.
Пора осознать своё историческое предназначение «спасителя мира» и дать отпор мировому геноциду, пожирающему уже не отдельные страны, а целые континенты. Вам нужна национальная идея? Да вот же она и она единственно верная: борьба с воцарением мирового Антихриста.
Не будет никакого индивидуального Антихриста, Дьявола, о котором говорит христианство. Будет коллективный Антихрист — суммарное мировое Зло.
Зверь — коллективен и в этом его суммарная сила. Это коллективный порок, разинувший пасть на коллективную добродетель. Сегодня суммарное Зло уже оформилось в конкретную силу, которую можно увидеть: это коллективный транснациональный Золотой Телец, пожирающий всё на своём пути. Это и есть апокалиптический Зверь, которого убоятся все народы. Трудность борьбы с ним заключается в том, что он везде и нигде, он не зависит от государств и правительств, и почти все государства зависят от него.
Сейчас этот монстр дожимает те государства, которые ещё не стоят на коленях. Миром правит Золотой Телец или Зверь. Но есть дети Агнца, которые не убоялись Зверя. И если дети агнца объединятся в коллективную силу, в борьбе со злом, тогда силы Добра перевесят силы Зла и летнее колониальное западное рабство падёт. Автор надеется, что эта огненная во всех отношениях книга, поможет сделать кому-то правильный выбор в этой битве всех времён и народов — ценностей жертвы и подлости, не продажности и продажности.
Моя задача — помочь другим увидеть то, что открылось мне, снять пелену с глаз и посмотреть на происходящие процессы с метафизической точки зрения, ибо причины происходящего не лежат на поверхности и скрыты от внешнего восприятия. Мне удалось всё объяснить простым и доступным языком, который понятен каждому. Объяснение происходящему есть, но это не прямое объяснение прямолинейной логикой, это объяснение зазеркалья Алисы в стране чудес, рассказ о другой параллельной реальности.
Но в отличие от зазеркалья Алисы, ничего чудесного в зазеркалье Антимира нет. Не случайно Россию именуют катехоном — удерживающим. Удерживающим от зла, коварства, несправедливости. Великий француз Шарль де Голль утверждал: «Русский человек не может чувствовать себя счастливым, если где-то творится несправедливость».
Лучше, пожалуй, не скажешь». Леонид Ивашов. Защитники национальностей умолкают, коль скоро речь идёт о русской народности, угнетаемой в западных губерниях, — так же точно, как в деле босняков, болгар, сербов и черногорцев». Это было сказано в м веке, а как будто было сказано сейчас, в м году го века. Проходят столетия, а травля коллективного Христа не меняется. Так вот же она — раскрытая пасть Дьявола! Какая ещё нужна — национальная идея?
Дать отпор коллективному Дьяволу, существование которого мы постараемся доказать. Фёдор Достоевский. И победившие зверя и образ его, начертание его и число имени его, стоят на этом стеклянном море, держа гусли Божии, и поют песнь Моисея, говоря: «Велики и чудны дела Твои, Господи, праведны и истинны пути Твои!
Но его вписывали в систему Земли и космоса для чётко определенных целей. Отказ от исполнения своих целевых обязанностей сродни дезертирству. Как этот факт примет большой космос, в котором мы живем? Сказать трудно, остаётся только наблюдать за поведением окружающей нас среды и готовиться к худшему. К наказанию за дезертирство». Заратустра не должен быть пастухом и собакою стада.
Сманить немногих из стада — для этого пришёл я. Негодовать будет народ на меня: разбойником хочет называться у пастухов Заратустра». Фридрих Ницше. ИДЕЯ, хотим мы того или нет, лежит в основе всего человеческого целеполагания, и все мировые процессы в человеческом социуме вращаются вокруг сильных а значит спорных, противоречивых идей.
Идеи могут носить прямо противоположное по смыслу целеполагание, как, например, идея избранности и идея равенства. Идея избранности предполагает иерархию, которая делит людей на богоподобных существ и скотоподобных существ, рабов.
Это социальная пирамида, на вершине которой восседают фараоны и небожители, а в самом низу копошатся «недочеловеки», существа неполноценные и низшие, — как о том свидетельствует теория избранности, теория деления общества на касты, классы. Эта теория не говорит о том, что если людям не имущим дать равные возможности, они также смогут добиться больших высот в развитии и совершенствовании, в области науки, культуры и технологического развития.
Это вопрос воспитания и обучения, а не «неполноценности». Дайте людям равные возможности и вопрос «неполноценности» отпадёт сам собой. Но теории избранности и превосходства этого не надо! Этой теории нужны рабы и неполноценные скотоподобные существа. Для чего их предоставлять? Предоставление равных возможностей социализм убивает эксплуататорский труд и саму идею капитализма, основанную на рабском труде.
Это нарушение законов прибыли, а выгода является иконой идеологии капитализма. Если двигаться в русле «равных возможностей», мы придём к социализму и идеологии всеобщего благоденствия, справедливого распределения социальных благ, льгот и возможностей. Такой человек не отошёл от своего первоначального целеполагания и не нарушил замысел Высших Сил. К нарушению первоначального замысла Творца привела идеология избранности и превосходства.
Она появилась не случайно, она была внедрена в ведическое тело человечества для разрушительной миссии и отвода человечества от первоначального замысла. Все эти «избранные» и «исключительные» — это программа разрушения ведического тела человечества, программа свёртывания первоначального замысла Творца. Кем она запущена? Тёмной стороной Силы — антисилой Большого Космоса коллективный Дьявол , живущей не за счёт созидания миров, а за счёт их разрушения.
Одна Сила Космоса коллективный Бог создаёт разумные миры, вторая Сила коллективный Дьявол их пожирает. Почему так устроен большой Космос сказать трудно, но можно предположить: не все силы в Космосе хотят работать и созидать; можно не работая паразитировать на уже созданном. А зачем работать «энергетический генератор» , когда можно просто взять «энергетический пылесос»? С такой чисто метафизической точки зрения это не совсем религия, это «энергетическая математика», «закон энергетических чисел», закон движения энергий по полюсам, октавам и уровням может быть видно, что одна Сила Света генерирует ЭНЕРГИИ ЖИЗНИ духо-энергии, психо-энергии, живые энергии , а вторая Сила Тьмы эти энергии высасывает и поглощает, «питаясь» ими и за счёт них поддерживая свою жизнедеятельность.
Когда совершается жертвоприношение любое , ценность представляет не пролитая кровь, а то, что в ней содержится — энергия жизни.
Жертвоприношение — это одна из форм подпитывания сил потустороннего мира: мы «кормим» сущностей тонкого мира, а взамен, давая им «жрачку», просим их оказать нам те или иные магические услуги. Но суть от этого не меняется: даёшь «жрачку», получаешь магические услуги. Этот тот же базар, рынок: «товар — услуги», «услуги — товар»; нет «товара» — не будет «услуг». Весь вопрос в том, кого вы «кормите»?
И что такое войны, как не глобальное жертвоприношение? Тысячи, сотни тысяч убитых… Высвобождается «энергия жизни»… столько халявной дармовой «пищи». На Украине и не только работают чёрные трансплантологи, прикрываясь миссией «Красного Креста» ничего святого вырезая органы из погибающих солдат. Такой прибыльный бизнес, бизнес на крови. И неужели вы думаете, что тысячи погибающих молодых людей в расцвете сил , не выгодны кому-то в мире ином — энергетическом?
Чёрные трансплантологи воруют внутренние органы. Чёрные потусторонние сущности крадут «энергию жизни». Ничего личного, просто «жрачка». То, что раньше демоны получали за счёт жертвоприношений, сегодня они получают за счёт войн. Войны развязывают не англосаксы, а те кто за ними стоит — их «хозяева», сущности тёмного мира, Ангелы Смерти.
Англосаксы служат им, взамен на мирскую власть. Царствовать — значит паразитировать, жить за чужой счёт. Тот кто «служит на небесах», всегда живёт за свой счёт, а паразитизм презирает. Паразитизм — анти эволюционен, это программа уничтожения замысла Творца, первоначального целеполагания.
Фактически тёмная сторона космической Силы, Тьма, «Пылесос», занимается свёртыванием эволюционной программы Творца. Проще говоря, она занимается целенаправленным вредительством. Бог творит жизнь. Дьявол сеет смерть. Это две несовместимые идеологии: «идеология пылесоса» и «идеология генератора».
Англосаксонская цивилизация всегда проповедовала принципы «пылесоса», паразита, разрушителя других цивилизаций. Древняя Греция к цивилизации этих варваров не имеет никакого отношения. Рим был построен на костях других цивилизаций. А Карфаген они уничтожили потому, что он не принадлежал к цивилизации паразитов.
Как и Греция. Это разные типы цивилизаций — созидатели и разрушители. Почему её так трудно создать? Мы являемся свидетелями полного уничтожения некогда жизнеутверждающей западной идеологии, основанной на ценностях христианства. Причиной этому явилась полная победа идеологии Золотого Тельца, которая уничтожила идеологию жертвенности и служения тому или иному идеалу не стяжания. Когда всё измеряется не ценностями, а ценой вопроса, об идеологии можно забыть, потому что она не лежит в сфере материальных интересов и не укрепляется включением печатного станка.
Идеология это не про тело, это про выращивание своего нематериального духа, который крепнет и мужает тем лучше, чем сильнее мы ограничиваем каждодневные потребности своего тела. Поэтому когда Запад совсем перестал ограничивать потребности своего тела ради эволюции духа и возвёл их в культ божества, он прервал связь со своим духовным началом, так как нельзя живя исключительно для своего тела и поклоняясь ему одному, вырастить в себе огненные языки пламени духа.
Воспламенение духа нуждается в жертве, служении идеалу и погибает при полной вседозволенности тела. Жертва — это основа эволюции духа. Реализация духовного потенциала несовместима с безграничным удовлетворением всех потребностей тела; отсутствие разумных ограничений гасит воспламенение Духа.
Логический финал абсолютной вседозволенности это содомия и скотство. Человек — существо духовное, это когда «Верх» стоит выше «Низа» и полностью контролирует в себе животные потребности, помня о своей духовной первопричине.
Если мы Низ ставим выше Верха западные ценности неограниченного потребления, культ тела — мы ничем не отличаемся от животных, которые не могут выйти за рамки своих инстинктов. Это и есть планка современного Запада, который полную деградацию своего духовного начала провозгласил универсальными новыми ценностями.
Всё встанет на свои места, когда они прямо скажут: «- Мы содомиты, опустившиеся до скотов, проповедующие любые физические формы разврата. И это наши новые универсальные ценности». Речь идёт о полном снятии ограничений «низа» и поклонении вседозволенности. Это путь противоположный пути «вверх», это путь в преисподнюю.
Запад ввёл потребление в культ: живи для себя, для своих желаний. Это ярко выраженная анти духовная направленность. А вот что касается детей Я довольно рано узнал о тех законах, которые правят этим миром.
Поиску и расшифровке этих законов я посвятил свою жизнь начиная с семнадцатилетнего возраста. Мне удалось раскопать некоторые рукописи Александрийской библиотеки, получить отрывки книг, о которых никогда не слышали большинство людей, получить за достойную плату некоторые знания хранимые со времён Атлантиды и раскрыть смысл многих изречений, лежащих на поверхности.
Вы все проговариваете время от времени такие прописные истины, суть которых, к сожалению, последние лет никто не способен разглядеть. В самый канун года я закончил книгу стихов. Поставил точку, разрешился от бремени. Внутри образовалась та сосущая пустота, провал, воронка, которая зарастает не сразу, а со временем, когда туда попадает семя нового замысла.
Огляделся вокруг. Жизнь казалась непредсказуемой. Непредсказуемостью дышала в тот момент вся страна — впервые с года. Кипела перестройкой. Стоячее социальное болото, в которое мы были погружены, всколыхнулось и вздыбилось. Вдруг до всех дошло, что так дольше жить нельзя, что можно жить по-другому. Но вот как надо жить — не знал никто. На эволюцию прогнившая советская система была неспособна, начался ее стремительный и мучительный распад, гибель.
И в агонию эту так или иначе был втянут каждый человек. Наступала другая эпоха. И что было важнее всего — прийти в сознание, очнуться от безмыслия и бесправия, вернуть себе достоинство. И память. Ведь наше прошлое, история наша отняты у нас, уродливо искажены. Все это относится и к литературе. В той войне, какую власть вела со своим народом, писатель — одна из самых выбитых профессий. Слово, литература всегда занимала особое, исключительное место в русской жизни.
Литература была в России не только искусством, но общественным парламентом за отсутствием такового в политике, гласом совести и правды. За Слово у нас убивали — так высоко оно ценилось.
Сколько их, художников слова, погибло на этой голгофе? Но у писателя свои счеты со временем. Жизнь его не обрывается физической смертью.
Писатель жив, пока его читают. Людей, погибших от репрессий, не воскресить, но писателей — можно. Нужно только дать им слово. А слово их — рукописи, может быть, еще живы, замурованные где-то в секретных хранилищах, запрятанные в домашних архивах от гэбэшного сглаза, и ждут своего часа, взывают к нам.
Не пора ли разделить: возьмите себе то, что действительно «Совершенно секретно», и отдайте нам, обществу, что надо «Хранить вечно» — нашу историю, культуру — ведь только то, что становится достоянием гласности, и хранится вечно, спасается от забвения.
Ясно, что одному такого дела не поднять. В одиночку Лубянку не возьмешь. За годы советской власти было арестовано около двух тысяч литераторов, около полутора тысяч из них погибли в тюрьмах и лагерях, так и не дождавшись свободы. Цифры эти, конечно, не полные, уточнить их пока невозможно. Обстоятельства и даты смерти этих писателей замалчиваются или фальсифицированы, биографии зияют провалами, в энциклопедиях и справочниках приводятся неверные данные.
И самое важное. Во время арестов писателей их рукописи и архивы изымались и оседали в секретных хранилищах. Есть надежда, что какая-то часть уцелела. Попробуем спасти! Распечатаем черный ящик! Только теперь, в условиях развивающейся демократии и гласности, в пору, будем верить, не «оттепели», а настоящей весны, появилась такая возможность.
Посмотрим, в конце концов, горят ли рукописи! Погибших не воскресить, но мы можем и должны компенсировать духовное ограбление народа.
Предлагаю создать при Союзе писателей специальную комиссию, которая займется этим святым делом. Состав комиссии должен быть избран демократическим путем — при общем обсуждении и голосовании. Одним из первых идею комиссии поддержал Булат Окуджава. В его доме мы и собрались для совета. Пришли поэт Анатолий Жигулин, бывший узник Колымы, и Олег Васильевич Волков, патриарх нашей литературы, двадцать семь лет проведший в лагерях и ссылках.
Позвонили прозаикам Камилю Икрамову и Юрию Давыдову, тоже имевшим печальный лагерный опыт, известному публицисту Юрию Карякину — и он, хоть и не был за решеткой, немало натерпелся от властей.
Получилось нечто вроде инициативной группы. Встала еще проблема. Как соединить демократов по убеждениям, которые находились в оппозиции к официальной линии Союза писателей, и руководство его, правоверных коммунистов-функционеров, без которых, как стало ясно, тоже нельзя было обойтись? Необходимо было еще связаться с писателями из Ленинграда, Сибири, других республик Союза — чтобы в комиссии была представлена вся страна. На пробивание «безумной идеи» ушел целый год.
Пришлось продираться сквозь частокол бюрократических рогаток. Сколько раз я слышал: это невозможно! Или: ждите, нужно обмыслить, посоветоваться с товарищами….
Идею мою перебрасывали, как мячик, но все по горизонтали, вверх никто не пасовал. И заиграл бы ее вконец главный «застрельщик всех начинаний и свершений», не попади она на стол «архитектору» перестройки — Александру Яковлеву.
И тут случилось чудо. При его мощной поддержке дело закрутилось: Прокуратура и КГБ получили указание помочь писательской инициативе. Без этого ничего тогда не удалось бы сделать. Нас услышали! В декабре го в газетах появилось сообщение о создании Всесоюзной комиссии по творческому наследию репрессированных писателей.
Теперь она обрела законный статус в пределах СССР. Мог ли я думать, что пройдет совсем немного времени, и СССР исчезнет, а вместе с ним испарится Союз советских писателей? А тогда, тогда на заседания Комиссии съезжались писатели со всей страны. Кипели яростные споры, бурные обсуждения. Оказалось, повсюду — от Балтики до Тихого океана — есть энтузиасты, бережно собирающие и хранящие память о самом трагическом периоде истории нашей литературы.
Письма, бандероли, телефонные звонки — люди присылали, приносили стихи, прозу, воспоминания, документы, фотографии и рисунки, приезжали из других городов, чтобы отдать то, что они писали и прятали годами и десятилетиями, под угрозой обысков и арестов. Тут было свое и чужое, переданное кем-то на хранение, случайно уцелевшее, известных, малоизвестных и вовсе неизвестных авторов.
Вот, возьмите, напечатайте! Теперь, мы верим, не отберут, не уничтожат…. Лучшее мы сразу же публиковали — в газетах, журналах, стали выпускать и сборники, книги — одну за другой. Репрессированное, потаенное Слово нашло наконец выход к читателю. Услышали нас и те, кто увидел в нас своих врагов, кто или сам принимал участие в репрессиях, или оправдывал их. Права Ахматова: две России глянули друг другу в глаза — «та, что сажала, и та, которую посадили». Палачи и стукачи преспокойно разгуливали среди нас и, в отличие от своих жертв, обеспеченные долголетием и здоровьем, пережидали перестройку в своих благополучных квартирах и на дачах с надеждой на ее скорый конец.
Вы еще об этом пожалеете! Были такие и среди писателей. Они боялись: в случае открытия лубянских архивов их имена всплывут — и плодотворная работа в жанре доноса получит массового читателя. Но больше было таких, кто не принимал нашей инициативы просто по убеждениям, — твердокаменных, неизлечимых сталинистов. Трагический список — первые тринадцать имен из мартиролога нашей литературы — попал в Политбюро ЦК, а оттуда в Прокуратуру и, наконец, в КГБ вместе с моим заявлением:.
Лубянка — крепость в центре Москвы, из сросшихся между собой многоэтажных тяжелых зданий, подкованных гранитом, соединенных надземными и подземными коридорами, увитых лестницами, облепленных, как жуками, черными машинами. А перед ней, посреди площади, срывающейся вниз к театрам и гостиницам, Манежу и университету, — памятник Дзержинскому. Воткнут в небо, прямой, как штык, — Железный Феликс, в шинели до пят, зорко озирающий с высоты гудящую столицу.
Каждый гражданин нашей необъятной державы знал, что он живет под прицелом Лубянки, что в любую минуту в его жизнь может вмешаться Лубянка и сделает с ним, что захочет, и защиты от Лубянки нет. Сколько же судеб переломала и перемолола эта фабрика страха и смерти, сколько душ здесь просквозило и сгинуло! Пулеметной очередью прострочило нашу историю: ЧК — ОГПУ — НКВД — МГБ — КГБ… И ни один человек из двухсот с лишним миллионов не уберегся, не остался в стороне — все так или иначе пострадали и если не гибли физически, то жили в страхе, с контуженым сердцем, изувеченной совестью, деформированным сознанием, — никто не был вполне свободным, полноценным человеком.
Камни Лубянки обдавали враждебностью, смертельным холодом, зашторенные окна зияли слепыми бельмами. Никогда не думал, что мне будет суждено войти туда и даже работать там, читать и перечитывать залитые слезами и кровью документы истории, искать истину, спасать и воскрешать арестованное Слово. На пробивание «безумной идеи» ушел год, еще почти год ушел на то, чтобы получить доступ к первому архивному делу Лубянки. Такая работа в круг обязанностей хранителей государственных тайн не входила.
Мы пришли туда с прямо противоположной целью — открыть то, что они столько лет старательно прятали. Да и как преодолеть государственный запрет — «Совершенно секретно»?
Закон устарел, стал анахронизмом, но продолжает сковывать жизнь. Как обойти закон? Пришла пора срывать с нашей истории мертвящие грифы. Массивные тройные двери впускают с шумной, душной площади в просторный прохладный вестибюль. Пристальные прапорщики проверяют пропуск, внимательно изучают паспорт. Широченная лестница, и над ней — белый бюст Андропова. Бесконечный коридор с высоким потолком — можно кататься на велосипеде или скакать на коне, по сторонам вереница дверей. Тихо, пустынно.
Судя по всему, антураж за многие годы мало изменился. Все как тогда?.. Небольшой кабинетик на третьем этаже. Белые шторки скрывают улицу. На столе — пухлая желтоватая папка. Полковник Анатолий Краюшкин, которому поручено наше дело, усмехается:. Туда, но не к ним — к сотням заточенных и приговоренных к неволе и смерти писателей, которые сами уже не могут постоять за себя.
И еще к сотням других, которые не были арестованы, но преследовались Лубянкой всю жизнь…. Пухлая желтоватая папка… Первым человеком, чью трагедию удалось приоткрыть, был Исаак Бабель. Пятнадцатое мая года. Раннее утро. Москва еще спит под мирное чириканье птиц. Изредка каркнет ворона, поскребет метлой дворник — и снова все тихо. В пять часов железные ворота Лубянки, раскрывшись, выпускают оперативную машину — путь недалек, к Чистым прудам, в Большой Николо-Воробинский переулок.
Машина мчится по Минскому шоссе, сворачивает в Переделкино — дачный поселок писателей. Подъехали к дому, входят. Хозяин спит в своей комнате. Жена стучит в дверь, и, только он появляется на пороге, гости бросаются к нему:. Подобную сцену, возможно, описал бы в своей книге о чекистах хозяин дачи, если бы успел закончить эту книгу. Но в то майское утро он, всемирно известный мастер советской литературы, стал бесправным арестантом.
Писатель теперь сам превращался в одного из своих героев и должен был пройти весь его путь — не на бумаге, а в жизни. Отныне ему с помощью усердных соавторов и редакторов из НКВД суждено выполнить «социальный заказ» и сочинить из себя — своего двойника, шпиона и террориста, врага народа. Сочинение это будет фантасмагорией с трагическим концом, с тем условием, что автор-герой погибнет не в воображении, а на самом деле.
И переписать, исправить и переделать уже ничего будет нельзя, ибо жизнь, как известно, не знает черновиков, пишется один раз и сразу начисто. Имена действующих лиц и события тоже будут не вымышленными, а подлинными, такими, какими они были в действительности.
Писателя зовут Исаак Бабель. Арестовать его приказал нарком внутренних дел Лаврентий Берия [1] , а проводят операцию старательные его подчиненные во главе с младшим лейтенантом Назаровым. Оформлен на следующий день после ареста, задним числом. Пока шел обыск, Бабель с женой молча сидели, держа друг друга за руки.
Смотрели, как складывают и завязывают бумаги: девять папок рукописей, записные книжки, письма — труд писателя вместе с ним тоже отправлялся за решетку. И шепнул тихо жене: — Сообщите Андрею, — он имел в виду своего друга, французского писателя Андре Мальро. Двери Лубянки заглотнули машину. И пятнадцать лет — до года — о Бабеле ничего достоверно не будет известно. Шел обыск и на московской квартире. Взяли еще пятнадцать папок рукописей, восемнадцать блокнотов и записных книжек, пятьсот семнадцать писем, открыток и телеграмм, сто десять фотографий, «разной переписки» — двести пятьдесят четыре листа… Выдирали даже страницы из книг с дарственными надписями.
Теперь мы знаем, какое наследие Бабеля попало на Лубянку — на несколько томов! Тем временем там обыскивали самого Бабеля, потрошили старый чемоданчик, взятый им с собой. Тут был точный, продуманный расчет: раздевали, оголяли человека, сдирали с него последние следы вещественного мира, соединяющие с привычным бытом, с семьей, чтобы сделать беспомощным и ничтожным: что ты есть, один, — немыт и небрит, штаны сползают, обувь не держится — против сокрушительной мощи великого государства?
Затем Бабеля фотографировали, снимали отпечатки пальцев, дали заполнить анкету. И тут не просто формальная процедура: ты не можешь не думать — этот снимок не последний ли в твоей жизни?
Отпечатки намекают — ты преступник; анкета означает — давай выворачивай нам свою жизнь, а мы посмотрим, чего она стоит, нет ли там темных пятен. Состав семьи: отец — торговец, умер в г. На следующий день, 16 мая, арестованного Бабеля снова сажают в машину и увозят «на обработку» — за город, в еще более укромное место — самую страшную, пыточную тюрьму НКВД — Сухановку. Первый протокол допроса датирован 29—31 мая. Возможно, были допросы и раньше, но сведений о них в деле нет, так как они не отвечали интересам следствия.
Итак, 29 мая Бабеля вызвали к следователям Шварцману и Кулешову [2]. Теперь уж они не будут отпускать его от себя три дня и три ночи подряд — пока не выбьют показания. Работенка, конечно, аховая, но они на это мастера, будут сменять друг друга, чтобы передохнуть.
Протокол допроса арестованного Бабеля И. Вы арестованы за изменническую антисоветскую деятельность. Признаете ли вы себя в этом виновным? Нет, не признаю. Как совместить это ваше заявление о своей невиновности со свершившимся фактом вашего ареста? Я считаю свой арест результатом рокового стечения обстоятельств и следствием моей творческой бесплодности, в результате которой в печати за последние годы не появилось ни одного достаточно значительного моего произведения, что могло быть расценено как саботаж и нежелание писать в советских условиях.
Вы хотите тем самым сказать, что арестованы как писатель?.. Не кажется ли вам чрезмерно наивным подобное объяснение факта своего ареста? Вы правы, конечно, за бездеятельность и бесплодность писателя не арестовывают. Тогда в чем же заключается действительная причина вашего ареста? Я много бывал за границей и находился в близких отношениях с видными троцкистами…. Потрудитесь объяснить, почему вас, советского писателя, тянуло в среду врагов той страны, которую вы представляли за границей?..
Вам не уйти от признания своей преступной, предательской работы…. Тут следователь достает и начинает цитировать показания писателя Бориса Пильняка и заведующего отделом культуры и пропаганды ЦК ВКП б Стецкого [3] оба уже расстреляны.
В них Бабель упоминается как троцкист — но вскользь, неконкретно. Фактов — никаких. Как шел допрос на самом деле, мы можем только предполагать. Перед нами уже результат его — сфабрикованный следствием протокол, где настоящий Бабель дает знать о себе лишь подписью в конце каждой страницы. Поражает фарсовое начало допроса, когда сам подследственный должен обосновать причину своего ареста, доказать свою вину.
Но в этом и заключается оригинальность советского правосудия! Какую вину он знает за собой?
Единственное преступление, которое он готов признать, — творческое бесплодие, хотя на самом деле это неправда: он мало печатался, но много писал, что видно по количеству изъятых у него рукописей. Противником советской власти он не был, но и служил не ей, а своему дару, призванию, был прежде всего художником. Для правящего режима это уже измена, преступление. Какими способами и приемами добивались своего в Сухановке, известно: и угрозы, и избиения, и более изощренные пытки, включая и душевные, например, обещание расправиться с семьей, — не то, так другое, но действовало почти безотказно.
О жестокости чекистов Бабель знал не понаслышке — сам какое-то время служил переводчиком в Петроградской ЧК, нагляделся на допросы и смертные казни, собрал огромный материал о зверствах революции. Разве не он сам говорил, что «Интернационал» кушают с порохом и приправляют лучшей кровью?
Теперь и его кровь понадобилась…. Как бы ни были толсты и непроницаемы тюремные стены, как ни старались скрыть то, что творилось в следовательских кабинетах, крики оттуда донеслись до нас. Сохранилось в досье арестованного Всеволода Мейерхольда [4] его письмо к председателю Совета Народных Комиссаров Молотову — потрясающий документ о механике добывания «правдивых показаний».
Меня били по спине этой резиной, руками меня били по лицу размахами с высоты и к ним присоединили еще так называемую «психическую атаку», то и другое вызвало во мне такой чудовищный страх, что натура моя обнажилась до самых корней своих:. Нервные ткани мои оказались расположенными совсем близко к телесному покрову, а кожа оказалась нежной и чувствительной, как у ребенка; глаза оказались способными при нестерпимой для меня боли физической и боли моральной лить слезы потоками.
Лежа на полу лицом вниз, я обнаруживал способность извиваться и корчиться, и визжать, как собака, которую плетью бьет ее хозяин. Конвоир, который вел меня однажды с такого допроса, спросил меня: «У тебя малярия?
Когда я лег на койку и заснул, с тем чтобы через час опять идти на допрос, который длился перед этим 18 часов, я проснулся, разбуженный своим стоном и тем, что меня подбрасывало на койке так, как это бывает с больными, погибающими от горячки. Испуг вызывает страх, а страх вынуждает к самозащите. Сказал себе это и я. И я пустил в ход самооговоры в надежде, что они-то и приведут меня на эшафот….
Всеволод Мейерхольд был арестован в одно время с Бабелем, и водили его на допросы к тем же следователям — Шварцману, например, пыточных дел мастеру, чье имя стоит под протоколами допросов и Бабеля, и Мейерхольда. И методы ведения следствия не могли быть другими. Нет сомнения, что «активное следствие» — как это именовали вслух, туманно и благопристойно, — применялось и к Бабелю, хотя в протоколах допросов, разумеется, не фиксировалось.
Иначе как объяснить, почему он, сначала наотрез отрицавший свою вину, неожиданно, без всяких видимых причин… «признался». С этого момента и начинается превращение писателя Бабеля во врага народа.
А ведь думал не раз, что будет, если арестуют. Однажды на даче у Горького прямо спросил самого Ягоду [5] :. Ждал этого — и все равно оказался не готов. Есть предел, за которым человек уже не отвечает за свои поступки. И дальше действие уже движется по намеченному сценарию. В страшном спектакле этом по указке невидимого, безликого, но всемогущего режиссера играют и подследственный, и следователь, играют в троцкизм, в террор, в шпионаж, играют бездарно, плохо, но чем хуже — тем лучше, ибо это театр абсурда.
И дает. Наряду с прямым диалогом со следователями он ведет и записи, в виде собственноручных показаний. Но и в них отчетливо видны следы чужой, жесткой воли: на листах есть вопросы, написанные рукой следователя. Так что это хоть и собственноручные, но не совсем собственномысленные записи, — тот же мучительный допрос, первоначальный его этап.
Сравнивая тексты, видишь в ряде случаев не только совпадение содержания, но и дословное повторение некоторых фраз, целых периодов, — значит, собственноручные показания служили черновиком, из которого лепился отредактированный в нужном направлении окончательный вариант протокола допроса. Следователи исключали при этом те места, где Бабель отрицал свою вину, убирали все, что могло бы послужить «алиби», что подчеркивало его авторитет как советского писателя, например, близость с Горьким и Маяковским, вообще все положительное в его биографии, и, наоборот, выпячивали и раздували компрометирующие факты.
Упускались и те важные наблюдения и обобщения Бабеля, в которых он оказывался выше навязанного следствием примитива.
Не случайно в деле отсутствуют оригиналы протоколов допросов, есть только машинописные копии, не указано время начала и окончания допроса — все это было особо отмечено прокуратурой как юридическое нарушение при реабилитации Бабеля в году.
Нарком внутренних дел Берия называл протоколы допросов, сочиненные его подручными Шварцманом и Родосом [6] , - оба принимали участие в следствии по делу Бабеля, — «истинными произведениями искусства»; так они будут заявлять, когда сами попадут на скамью подсудимых. Что это были за «мастера искусств», ясно хотя бы из их образования:.
Лев Леонидович Шварцман окончил семь классов средней школы, а Борис Вениаминович Родос и того меньше — четыре класса в своем ходатайстве о помиловании он не постеснялся признаться: «Я — неуч». Тем не менее уже после войны Родос читал лекции в Высшей школе МВД и был автором учебных пособий «по внутрикамерной разработке арестованных».
Когда его судили в году, то спросили, чем занимался некий Бабель, дело которого он вел. Надо представить себе и особые «муки творчества», которые Бабель испытал на Лубянке — в камере и в кабинете следователя.
Такого произведения он еще не писал: нужно было ни больше ни меньше как сочинить себя — несуществующего, фантастический образ — ради обещанного, вероятно, спасения, придумать вредоносное влияние троцкистов и свое пагубное воздействие на других, вывернуться наизнанку, вплоть до подробностей личной жизни. Нелегко это дается: сначала он намечает план, меняет его, делает многочисленные наброски, вычеркивает, восстанавливает, по несколько раз возвращается к одному и тому же в разных выражениях….
Сквозь вынужденную ложь прорываются ноты исповеди, искорки внутренней глубокой мысли — попытка выйти из заданной схемы. Историк Борис Суварин, вспоминая о своих встречах с Бабелем в Париже, передает такой разговор.
Он спросил Бабеля:. Так и случилось. Трое суток подряд Бабель пишет и говорит, говорит и пишет. Показания его, как собственноручные, так и зафиксированные в протоколе допроса, — это своего рода мемуары, и, если отсечь в них явную ложь от правды а они отслаиваются, как вода и масло , Бабель расскажет нам много достоверного и интересного — о времени и о себе.
Будем следить за течением допроса и по протоколу его, и по собственноручным показаниям, поскольку это — параллельные документы, дополняющие друг друга, и только при одновременном их прочтении и складывается более или менее полная картина. Горьким, — читаем мы в собственноручных показаниях. Годы революции и гражданской войны прервали литературную работу — вернулся я к ней в году, когда стал помещать в одесских и киевских газетах отрывки воспоминаний о службе моей в Первой Конной армии.
Лишь с этого времени начинается биография Бабеля в протоколе допроса:. Тогдашний редактор журнала, видный троцкист Александр Константинович Воронский, отнесся ко мне чрезвычайно внимательно, написал несколько хвалебных отзывов о моем литературном творчестве и ввел меня в основной кружок группировавшихся вокруг него писателей… Воронский был тесно связан с писателями Всеволодом Ивановым, Борисом Пильняком, Лидией Сейфуллиной, Сергеем Есениным, Сергеем Клычковым [8] , Василием Казиным.
Эти ваши попытки будут безуспешны! Но творить они могут вопреки массе, вопреки партии, потому что, по мнению Воронского, не писатели учатся у партии, а, наоборот, партия учится у писателей….
Однажды, в м, Воронский пригласил меня к себе, предупредив о том, что Багрицкий будет читать только что написанную «Думу про Опанаса». Вечером мы собрались за чашкой чая.
Воронский нас предупредил, что на читку он пригласил Троцкого [10]. Вскоре явился Троцкий в сопровождении Радека. Троцкий, выслушав поэму Багрицкого, одобрительно о ней отозвался, а затем по очереди стал расспрашивать нас о наших творческих планах и биографиях, после чего произнес большую речь о том, что мы должны ближе ознакомиться с новой французской литературой.
Помню, что Радек сделал попытку перевести разговор на политические темы, сказав: «Такую поэму надо было бы напечатать и распространить в двухстах тысячах экземпляров, но наш милый ЦК вряд ли это сделает». Троцкий строго посмотрел на Радека, и разговор снова коснулся литературных проблем. Троцкий стал расспрашивать нас, знаем ли мы иностранные языки, следим ли за новинками западной литературы, сказал, что без этого он не мыслит себе дальнейшего роста советских писателей… Больше никогда с Троцким я не встречался….
Помню при этом озлобленные выпады со стороны Лашевича против ЦК ВКП б за неправильное якобы руководство литературой, уклончивое молчание Иванова и откровенно шумное негодование Сейфуллиной, помню беспокойство Пильняка… Тогда же затевалось издание сборников «Перевал» и альманаха «Круг» под редакцией Воронского, чтобы составить конкуренцию перешедшей в новые руки «Красной нови».
Мы все обещали сотрудничество в этих изданиях. Литературные разговоры на квартире у Воронского неизбежно переходили в политические, и при этом проводилась аналогия с его судьбой, в том смысле, что отстранение троцкистов от руководства принесет стране неисчислимый вред…. Воронский был снят с работы редактора «Красной нови» и за троцкизм сослан в Липецк. Там он захворал, и я поехал его проведать, пробыл у него несколько дней… Помню, что Воронский в эту встречу рассказал мне о том, что вечером накануне того дня, когда он должен был выехать в ссылку, к нему позвонил Орджоникидзе и попросил его приехать в Кремль.
Они провели за дружеской встречей несколько часов, вспоминая о временах совместной ссылки в дореволюционные годы. Затем, уже прощаясь, Орджоникидзе, обращаясь к Воронскому, сказал: «Хотя мы с тобой и политические враги, но давай крепко расцелуемся.
У меня больная почка, быть может, больше не увидимся…».
Интересней всего в протоколе не предопределенные следователем ответы Бабеля, а то, что он говорит от себя, «лишнее», потому что тут начинают проступать живые люди и отношения, подлинные события, во всей их многосложности, — но следователь сразу его прерывает и возвращает в протокольное русло. Нам надо все время помнить: перед нами фальсификация, ложь или полуложь, с вкраплениями правды, — чтобы не поддаться на обман.
Голос Бабеля намеренно искажен записями следователя, кажется, сам язык сопротивляется насилию, вязнет, мертвеет. Утверждение троцкистов о ненужности для пролетариата государства или, во всяком случае, что тема строительства такого государства не представляет интереса для литературы, утверждение о том, что все мероприятия Советского государства носят временный, относительный и неустойчивый характер, их пророчество близкой и неизбежной катастрофы не могли не вселить в меня чувство недоверия к происходящему, заразили меня нигилизмом, сознанием своей исключительности, противоположности пролетарской и крестьянской трудовой среде….
Следователь требует конкретности, и Бабель начинает развенчивать свое творчество:. Отсюда подчеркнутое описание всей жестокости и несообразности гражданской войны, искусственное введение эротического элемента, изображение только крикливых и резких эпизодов и полное забвение роли партии в деле сколачивания из казачества, тогда еще недостаточно проникнутого пролетарским сознанием, регулярной, внушительной единицы Красной Армии, какой являлась в действительности Первая Конная.
Что касается моих «Одесских рассказов», то они, безусловно, явились отзвуком того же желания отойти от советской действительности, противопоставить трудовым строительным будням полумифический, красочный мир одесских бандитов, романтическое изображение которых невольно звало советскую молодежь к подражанию….
После себя Бабель, по требованию следователя, дает характеристику Воронскому и участникам его кружка, рисуя их творческие трудности как горькие плоды троцкизма:. И это главное условие творчества предстает теперь для следствия как смертный грех, причина писательских бед. Одну книгу, над которой он долго работал, Иванов в припадке отчаяния сжег. Об упаднических настроениях Иванова мне передавал в последние годы Катаев, говоря, что тот по-прежнему мечется в поисках литературного и политического равновесия и чувствует неудовлетворенность своей судьбой… В неоднократных беседах со мной Сейфуллина жаловалась на то, что из-за неустойчивости, растерянности ее мировоззрения писать становится все труднее.
Внутренний разлад с современной действительностью сказался в том, что Сейфуллина в последние годы пьет запоем и совершенно выключена из литературной жизни и работы…. Подробно анализирует Бабель эту духовную метаморфозу, происшедшую с ним и с его товарищами, в собственноручных показаниях:. При разности темпераментов и манер нас объединяла приверженность к нашему литературному «вождю» Воронскому и его идеям, троцкистским идеям. Приверженность эта дорого обошлась всем нам, скрыла от нас на долгие годы истинное лицо Советской страны, привела к невыносимому душевному холоду и пустоте, стянула петлю на шее Есенина, бросила других — в распутство, в нигилизм, в жречество….
С уходом Воронского мы стали опорными пунктами его влияния на литературную молодежь, центром притяжения для недовольных политикой партии в области искусства. Вокруг Сейфуллиной и Правдухина [12] сгруппировались сибирские писатели «крестьянствующие» , к Пильняку потянулись авантюристы и неясные люди, моя репутация некоторой литературной «независимости» и «борьбы за качество» привлекла ко мне формалистически настроенные элементы.
Что внушал я им? Пренебрежение к организационным формам объединения писателей Союз советских писателей и др. О чем говорилось за стаканом чаю? Перепевались покаянные рассказы о старой, ушедшей Руси, в которой наряду с плохим было так много прекрасного, с умилением вспоминали монастырские луковки, идиллию уездных городов; царская тюрьма — и та изображалась в легких, иногда трогательных тонах, а тюремщики и жандармы выглядели по этим рассказам чуть вывихнутыми, неплохими людьми.
Здесь надо сказать несколько слов о себе. Признать, что всем дурным в себе я обязан Воронскому, было бы ложью и самоумалением. Влияние его на меня было ограниченным: критиком я считал его посредственным, политиком — импрессионистическим, но это внушенное им деление революционеров на «плохих людей и хороших» въелось в плоть мою и в кровь, стало причиной всех моих бед — литературных и личных.
Одна из основных заповедей Воронского была заповедь о том, что мы должны оставаться верными себе, своему стилю и тематике; считалось, что все может изменяться вокруг нас, писатель же растет только в себе, обогащается духовно, и что этот процесс — внутренний — может идти независимо от внешних влияний. С этим-то багажом я хотел работать дальше; отсюда — крушение всех моих попыток осилить настоящую советскую тему.
Я хотел описать рассказанное мне Евдокимовым [14] Звенигородское дело поимку на Украине бандитов Завгороднего и других — из этой попытки ничего не вышло, потому что бандиты и советские люди поставлены были мною только в человеческие, но не политические отношения.
Я хотел написать книгу о коллективизации, но весь этот грандиозный процесс оказался растерзанным в моем сознании на мелкие несвязанные куски. Я хотел написать о Кабарде и остановился на полдороге, потому что не сумел отделить жизнь маленькой советской республики от феодальных методов руководства Калмыкова [15]. Я хотел написать о новой советской семье взяв за основу историю Коробовых [16] , но и тут меня держали в плену личные мелочи, мертвая объективность….
Десять тяжких лет были истрачены на все эти попытки, и только в последнее время наступило для меня облегчение — я понял, что моя тема, нужная для многих, это тема саморазоблачения, художественный и беспощадный, правдивый рассказ о жизни в революции одного «хорошего» человека. И эта тема — впервые — давалась мне легко.
Я не закончил ее, форма ее изменилась и стала формой протоколов судебного следствия…. Здесь Бабель создает образ заблудившегося и кающегося писателя. Но за завесой жанра показаний и приличествующей ему фразеологии приоткрывает нам суть своего творческого кризиса, который он назвал «правом на молчание». Перечисление его неудач говорит об одном: примеряемый им так и сяк мундир советского писателя ему не подходит, скроенный по меркам соцреализма — трещит по всем швам.
Он-то хотел и мог писать жизнь — как истинный художник — во всех ее противоречиях, полнокровно, многокрасочно, изображать людей, а не классовых противников, выкрашенных в красный или белый цвет. Теперь понял: так, «как надо», «как все», у него не получится. Увидел он и своего истинного «героя» — это так называемый «хороший человек», делавший революцию — и ставший ее жертвой, разрушавший мир ради высших идеалов — и погребенный под его обломками, как мусор истории.
Таковы были его друзья.
